OlegNesterenko.jpgОлег Нестеренко о филфаке

 

На моем теле до сих пор нет ни одной татуировки. Единственный раз в жизни, когда я был близок к тому, чтобы что-то наколоть, пришелся то ли на 2-й, то ли на 3-й курс. Тогда вся наша группа задумалась: не сделать ли всем одинаковые татуировки? Это должна была быть аббревиатура «РГФ». Романо-германская филология.


То, что с нами происходило тогда… Античная литература, западный романтизм, взрослое прочтение русской классики, препарирование культур и традиций; а еще много, очень много английского языка… Мы тогда впервые почувствовали, как меняется мышление. Нам казалось, что происходящее определит нас навсегда.


И мы оказались правы – я говорю за себя и за тех, с кем поддерживаю связь. Филология, действительно, определила нас навсегда. Определила настолько, что это не требует внешних подтверждений вроде татуировки. Филология проникла гораздо глубже, чем под несколько слоев эпителия.


Я знал, что буду поступать на филфак. Это имело смысл даже тогда, в условиях экономики начала нулевых. Было понятно, что хороший английский откроет многие двери. Это во-первых. Теоретически за ним можно было отправиться и на профильный ФИЯ, но, и это во-вторых, на филфаке не просто учат языку.


Его дают в связке с тем, что можно назвать культурным багажом, ценностной парадигмой, опорной матрицей. Тут речь даже не о том, чтобы мочь при случае процитировать Блока или Лонгфелло. Дело, скорее, в том, что все уже сказано. Какой ультрасовременный феномен ни возьми, типа движения #MeToo или поправок к родной Конституции – по ровно этим же вопросам, с поправкой на соответствующую эпоху, уже высказался кто-то из классиков.


И это не умозрительное знакомство с идеологическими выкладками разных авторов, как происходит у историков или философов. У нас это все дается в опыте, который запечатлен в тексте. Поэтому филология – это всегда прививка против смятения. Мы всегда можем сказать, что уже о таком читали. А значит, пережили. А значит, есть представление о том, как действовать дальше.


И это еще не все. На филфаке тебя учат видеть, как сделан текст. Некоторых это, кстати, ломает. Потом годами не могут вернуться к бесхитростному чтению, когда книгу открываешь только для удовольствия. Несчастных преследуют нарративные приемы и хрестоматийное «Что хотел сказать автор?».


Но, я бы сказал, что игра стоит свеч. Потому что разобраться в том, как сделан художественный текст, – это самый мощный рывок в становлении коммуникативных навыков после того, как мы вообще начали что-то лепетать на радость маме и папе.

А навык общения, в свою очередь, – главный актив современного инфополя и рынка труда. Так что мне было легко после филфака пойти преподавать английский язык на отделении международных отношений исторического факультета.


Естественно, понадобилось время на адаптацию, ведь теперь я работал с подрастающими дипломатами. НАТО. Европейский единый рынок. Арабская весна. Вот о чем мы с ними говорили. В то время я учился у своих студентов так же, как они учились у меня. Надеюсь, чему-то научились. Кое с кем из своих выпускников я до сих пор поддерживаю отношения.


Дальше – еще интереснее. Проработав больше пяти лет преподавателем, я ушел в нефтянку. Одна нефтесервисная фирма запускала образовательный проект, связанный с компетенциями в области морской добычи. Этих компетенций не то чтобы совсем нет в России, но все же это область очень импортозависимая. Требовалось организовать программу, на которой российские специалисты могли бы перенять соответствующие знания у иностранных коллег. Нужен был человек, который этот процесс будет курировать. Нужен был я.


Естественно, пригодился мой английский, хотя на этот раз его пришлось перековывать еще более радикально, чем на предыдущей работе. Поначалу новая тематика казалась полностью непроницаемой. Волновые и ледовые нагрузки. Геонавигация при бурении горизонтальных скважин. Профилактика гидратообразования и прочий гидравлический разрыв пласта. Но знаете что? После пары лет в отрасли я даже начал синхронно переводить лекции на эти темы.


В конечном счете, все решил навык общения. Умение услышать. Умение эффективно донести свою позицию. Я работал в полностью инженерном коллективе. Разумеется, от коллег меня отделял принципиально иной набор знаний. Но мы сработались. Так что шестидесятническое разделение человечества на физиков и лириков себя вполне изжило.


И вот мы подходим к текущему моменту. Я изменился. Мир изменился. В той же нефтянке, где, разумеется, крайне важна собственно инженерная квалификация, все бóльшую роль играют так называемые мягкие навыки. Коммуникация. Способность играть в команде. Инициативность.


Все меняется с такой скоростью, что учеба больше не заканчивается в университете. Жизнь требует постоянной переквалификации. Адаптивность – это новая добродетель. И только одно не падает в цене. Уже, конечно, не нефть!

Я говорю об умении общаться. Умении писать и говорить настолько действенно, насколько это возможно. У меня за спиной филфак. Кое-что в этом я понимаю. Даже делая презентацию перед главным геологом крупной добывающей компании, я всегда мог опереться на каноны рецептивной эстетики.


В нефтянке я не остался. Там было много всего интересного, но… Мне уже 35, и я не хочу вкалывать просто ради заработка. Хочется делать что-то, от чего у меня, а по возможности, и у окружающих будут гореть глаза. Все-таки живем один раз. Плюс-минус.

Уже больше года я являюсь ответственным редактором сайта, посвященного индустрии видеоигр. Много пишу, часто (когда мир не охвачен пандемией) выступаю на отраслевых мероприятиях по всей Европе. Общаюсь с независимыми разработчиками. Беру интервью у легенд игростроя, создавших видеоигровую классику.


Честно говоря, это практически то же самое, как если бы у меня была возможность пообщаться с Блоком или Лонгфелло. И обсудить с ними их тексты. Возможно, моим преподавателям такое сравнение придется не по душе. Но серьезно. Лучшие видеоигры – это всегда хорошо рассказанные истории. Рассказанные особым языком или, если угодно, кодом. Тут тот же самый формосодержательный процесс, про который А. Белый писал в связи с Гоголем.


Как вы уже поняли, мне вновь пригодился английский. И да, снова пришлось его переоснащать, чтобы начать разбираться в игровых движках, типах монетизации и штучках вроде людо-нарративного диссонанса.


А еще на этой работе, как нигде, пригодился тот самый культурный багаж, фундамент. Только кажется, будто видеоигры – это игрушки. Среди моих собеседников есть американцы, поляки, сербы, тайцы. В своих произведениях они затрагивают такие темы, как национализм, депрессия, идентичность, историческая память – этот список можно продолжать.


Скажу под конец крамольное. Учеба на филфаке ничего не гарантирует. Как и учеба на любом другом факультете. Время гарантированных карьер вообще прошло. Все зависит от тебя. Не говоря уже о том, что после универа придется учиться еще не раз. Это ужасно. И это прекрасно. Потому что впервые можно не оглядываться на бог знаем кем составленные списки востребованных профессий.


Это и раньше было так себе идеей, а уж сегодня… Какой-то чувак на краю земли съел летучую мышь, и мировая экономика за пару месяцев сбросила старую кожу.

Что же делать в этом переменчивом мире? Только одно. Инвестировать в непреходящие ценности. Читать книжки. Оттачивать язык. Потому что язык определяет мышление. Вот это, пожалуй, тезис с гарантией. Хоть татуировку делай.


 

Русский